Иллирия - Страница 54

- Ты напрасно думаешь, что я побеспокоюсь о твоем здоровье из-за того, что ты мне нужна живой, - продолжил Ремо. - Признаюсь, не считаю затею со свадьбой таким уж изобретательным замыслом - иногда я сомневаюсь, стоит ли затевать столько возни ради Вико. Его я могу убить и в другой раз, ничуть не потеряв в приятных впечатлениях. Если же ты хочешь, чтобы я сжалился над тобой и позволил дожить до дня свадьбы, то умоляй меня как следует.

Ничего не сказав, я вновь принялась скоблить половицы, хрипя и кашляя.

- А ведь ты так и не попросила у меня прощения, - сказал задумчиво он. - Возможно, сейчас твои искренние извинения могли бы сослужить добрую службу. Ты ослабела. Я вижу, как дрожат твои руки. Болезнь быстро выжмет из тебя все соки, еще пару дней - и ты сляжешь.

"Черта с два я буду играть в ваши игры, господин Альмасио! - думала я, уже не видя ничего перед собой из-за багровых пятен, вспыхивавших перед моими воспаленными глазами. - Уж такой радости я вам не доставлю".

Так и не дождавшись моего ответа, Ремо ушел.

Спустя несколько минут ко мне подошел мажордом и сказал, что по приказанию господина Альмасио, меня отправляют работать в сад.

- В дальнем углу есть небольшая каменистая пустошь, где ничего отродясь не росло. Это всегда огорчало господина Альмасио, - говорил он, пока я следовала за ним. - Будешь собирать там камни и относить их к обрыву. Садовник даст тебе все инструменты, работать будешь дотемна.

...За те несколько дней, что я пробыла в доме Альмасио, мир изменился - погода, словно откликаясь на мою беду, переменилась с солнечной на пасмурную. Осень прощалась с Иллирией, и на смену ей вот-вот должна была прийти холодная дождливая зима. То ли ветер принес туман с моря, то ли мельчайший моросящий дождь окутал голые деревья дымкой. Аллеи исчезали в белесой пелене, так что иногда мне мерещилось, будто я уже умерла и мрачный проводник ведет меня по бесконечным тропам загробного мира. Я вспомнила, как совсем недавно этот сад был украшен к свадьбе Флорэн и тут же заметила обрывок алой ленты, оставшейся с того времени. Она еще не успела выцвести, только потемнела от влаги.

Старое истрепанное платье не способно было согреть меня в такую дрянную погоду, и я, трясясь то ли от озноба, то ли от холода, понимала, что господин Ремо все еще желает услышать, как я униженно молю о снисхождении. Конечно же, он выбрал для меня заведомо непосильную задачу. Замерзшие пальцы не повиновались мне, и даже самые легкие камни выскальзывали из моих рук, когда я пыталась их поднять. Что уж говорить о заступе, которым я могла разве что разбрызгивать грязь. Перепачкавшись с ног до головы, я, не чувствуя собственных пальцев, пыталась ухватиться за очередной обломок древнего валуна, чтобы немного его расшатать. Но даже на это уходило столько времени, что было ясно: расчистить каменистый бесплодный пятачок я не смогла бы и за несколько лет. Господин Альмасио знал, что после того, как я продрогну на холодном ветру, болезнь тут же одолеет меня, и полагал, что мне не останется ничего другого, кроме как приползти к его ногам, чтобы жалобным раскаянием вымолить себе хоть немного покоя в тепле.

"Что толку, - горько и отчаянно думала я, с трудом сохраняя остатки разума, - в том, чтобы жить далее? Да, возможно, он отпустит меня, но куда мне идти? Смогу ли я забыть, что на моей совести смерть Вико? Раз уж у меня не хватило духу воткнуть тот кинжал себе под ребро, то добрая судьба посылает мне еще один шанс избавиться от мучений. Когда-то я сказала тетушке, что пойду в монастырь, чтобы умереть там от тяжелой работы и простуды, и поглядите-ка - мое желание сбылось. Никак за исправное посещение храма бог и впрямь ниспосылает усердному прихожанину свою милость..."

Вскоре даже и столь нехитрые размышления оказались слишком сложным делом - я могла думать только об огне, о теплой одежде, о горячем питье. Перед глазами у меня стояло лишь одно прекраснейшее видение - яркое пламя, к которому можно было протянуть заледеневшие, сведенные судорогой пальцы. Не знаю, как мне удавалось удерживаться на ногах до самого вечера, но я даже смогла дойти до дома, когда мажордом позволил мне закончить работу. Поесть я не смогла, несмотря на то, что тарелка моя стояла на общем столе - сил у меня более не осталось. Заходясь в кашле, выворачивающем мои легкие наизнанку, я упала на свой тюфяк, даже не попытавшись смыть грязь с рук и лица, и потеряла сознание.

-Господин Альмасио, она совсем плоха, - услышала я далекий голос. - Воля ваша, но если не оказать ей сегодня помощь, то будет уже поздно. Не мое дело вам советовать, но я не мог вас не уведомить...

Я, открыв глаза, увидела, что надо мной склонился Ремо, на лице которого читалась крайняя досада, смешанная с сомнением. Некоторое время он пребывал в раздумьях, а затем выругался и произнес:

- Нет, так легко она не отделается. И здесь решила хитрить со мной, упрямая ведьма. Подохнуть, оставив меня в дураках, - что за змеиная натура! Перенесите ее в мои покои - там теплее всего, да пригласите лекаря. Не забудьте перед тем ее хоть немного отмыть. У меня не хватит золота, чтоб уговорить врача к ней притронуться, если она будет похожа на прокаженную нищенку.

И я почувствовала, как мое тело подымают и несут. То было последнее воспоминание той ночи, поскольку в следующий раз я очнулась, когда за окном уже было светло, хоть и все так же ненастно. Окно ничуть не походило на то, что я видела в комнате для слуг, да и прочая обстановка комнаты - богатой и со вкусом обставленной - свидетельствовала о том, что господин Ремо не привиделся мне в бреду. Меня все еще одолевала сильная слабость, поэтому я смогла лишь немного приподняться, опираясь на многочисленные подушки. Рассматривая богатое убранство комнаты, я не сразу обратила внимание на то, что мои израненные руки аккуратно перебинтованы. Слабый запах трав исходил от них, и во рту у меня тоже ощущался травяной пряный привкус, видимо, от лекарственных настоек. Затем мне показалось, что голова моя стала легче, чем обычно. Ощупав ее, я поняла, что мне порядочно остригли волосы. Должно быть, на них налипло столько грязи, что вымыть их не представлялось возможным. Тут меня снова одолел приступ кашля, столь болезненного, что даже слезы брызнули из глаз, и я не заметила, как в комнату вошел Ремо Альмасио.