Иллирия - Страница 65

Я как можно непринужденнее провела рукой по волосам, точно поправляя выбившуюся из прически прядь, и незаметно вытащила острую шпильку. Продолжая улыбаться гостям, я опустила руки под стол и проткнула шпилькой ладонь левой руки несколько раз. Было больно, но я знала точно, что не выдала себя и улыбка моя не дрогнула. Шпильку я бросила себе под ноги.

Между тем, Рагирро Брана и в самом деле решил, что уделил достаточно времени свадьбе господина Альмасио, чтобы речи об обострившейся вражде семейств не зазвучали слишком громко. Он с достоинством подал знак, что желает сказать следующий тост, и когда все внимание обратилось к нему, произнес короткую речь, в которой желал нашему союзу долгих лет счастливой жизни. Закончил же он ее словами: "...Увы, срочные дела в городе требуют моего немедленного присутствия. Раз уж господин Альмасио и сам не сумел избежать необходимости покинуть дом в столь неурочное для этого время, что уж говорить о прочих. Надеюсь, это не станет причиной для обиды, ведь жизнь и без того преисполнена поводов для разногласий".

Конечно, тост этот был оскорбителен, но никто не ждал другого от господина Рагирро, каждое движение которого выражало неприязнь к хозяину дома. Ремо выслушал эти слова, не моргнув глазом, и поблагодарил Брана в чуть более теплых выражениях.

- Надеюсь, ваша семья не откажет мне в последней милости перед своим уходом, - тут голос его стал сладчайшим. - Тем более что просьба эта, хоть и исходит из моих уст, на самом деле является пожеланием моей дорогой жены. Вы, должно быть, знаете, что она известна своей набожностью и приверженностью святой вере. Для нее стало огромной честью то, что сам понтифик удостоил нашу свадьбу своим визитом, и она несколько раз уже сказала мне, что не желала бы ничего столь сильно, как получить благословение из его рук.

Рагирро с некоторым недоумением выслушал обращение господина Ремо и, перемолвившись парой слов с Рино, сделал неопределенный жест, показывающий, что он хоть и удивлен, но не видит повода для отказа. Брана вышли из-за стола, Ремо подал мне руку, помогая подняться, и указал с улыбкой мне в сторону Вико, едва скрывающего сильное волнение. Другой рукой он незаметно передал мне записку, свернутую в трубочку и я сжала ее в кулаке, чувствуя, как пропитавшаяся кровью ткань перчатки стала плотнее, из-за чего пальцы гнулись с некоторым усилием. Ремо ничего не заметил, перчатка и в самом деле лишь самую малость потемнела.

Едва переставляя ноги, я двинулась в сторону Брана, ожидающих меня посреди зала. Каждый шаг давался мне с огромным трудом, и дело было отнюдь не в том, что я несколько часов кряду неподвижно просидела за столом. Два взгляда жгли меня, точно угли. В выражении глаз Ремо смешались ненависть, торжество и дикая ревность, с приступами которой он тщетно пытался бороться - в этом я не могла ошибиться. Вико смотрел на меня растерянно, отчаянно, но я видела, как мысль о том, что сейчас он сможет дотронуться до моей руки, пусть даже на секунду, заставляет его забыть обо всем. Гости умолкли, наблюдая за этой странной и неожиданной сценой, и мне казалось, что они не могут не чувствовать, что между нами троими бушуют вихри бешеных, остервенелых, безнадежных и нежных чувств. Мы все - и даже Ремо - были пропащими людьми, словно отмеченными незримым клеймом, предвещающим, что нас рассудит только смерть.

Я подошла к Брана, медленно встала на колени и поцеловала руку Вико, которую он мне слегка неуверенно протянул. Пальцы его дрогнули, а когда он почувствовал, что я передаю ему записку, зрачки его глаз, в которые я смотрела неотрывно, расширились от волнения. Я негромко, но четко произнесла, отпустив его руку:

- Благословите мой брак как наместник бога на земле, Ваше Святейшество, и пожелайте нам с супругом жить в любви и счастье.

- Благословляю, - хрипло ответил Вико. Это далось ему с таким усилием, что даже лоб его покрылся испариной, лицо же, и без того изможденное, стало и вовсе серым. Пожелать любви нашему союзу с господином Альмасио он не смог себя заставить. Рагирро Брана, за которым я следила краем глаза, стоял почти рядом с сыном и, конечно же, заметил странность происходящего. От его тяжелого испытующего взгляда мне стало не по себе.

Напоследок я снова посмотрела в лицо Вико, пытаясь запомнить каждую его черту, ведь, скорее всего, нам больше не суждено было встретиться. Нет, он не был так хорош собой, как Ремо, но для меня это не имело значения - от воспоминаний, как выглядели эти бледные пересохшие губы, когда их трогала улыбка, мне становилось одновременно горько и сладко. Иногда я ощущала вспышки ненависти - он не спас меня и даже не попытался! - но, одновременно с этим, мысленно умоляла его не откликаться на записку и выбросить ее, не читая. Последний миг, когда мы стояли друг напротив друга, был и бесконечен, и мимолетен; и мучителен, и прекрасен, но, увы, я, как и Вико, знала, что нам нельзя ни на секунду замешкаться, чтобы не выдать себя перед прочими гостями. Я, поклонившись понтифику, вернулась на полагающееся мне место подле своего мужа. Рагирро Брана вместе с сыновьями удалился быстрым порывистым шагом. Я была почти уверена, что ему чертовски не понравилось произошедшее, и об истинной сути его он догадался, хоть и в общих чертах.

Ремо что-то сказал мне, но его слова доносились до меня словно издалека. Я поняла, что он остался доволен мной, но никакого облегчения не испытала. Боль немного притуплялась лишь тогда, когда я представляла пятна крови на записке. Теперь тяжкий груз предательства стал самую малость полегче. Я не смогла решиться предупредить Вико открыто, но подала ему знак, и оставалось лишь надеяться, что он сможет верно его истолковать.